Виталий Шенталинский, фото: klin-demianovo.ru
"Могу поздравить своих соотечественников с фашизмом": жизнь в Советском Союзе и Магадане 55 лет назад по дневникам колымского журналиста Виталия Шенталинского
10 марта. Отпускник возвращается в Магадан.
— Ну, какие новости?
— Да никаких, вроде все по-старому.
— Ну что-нибудь все-таки случилось? Неужели ничего?
— Как же, как же, конечно, случилось. Один муж, разозлившись на жену, что не дала на бутылку, выбросил грудного ребенка с пятого этажа, еще учительница с большой семьей отравилась, потому что не дали квартиру, другая женщина зарубила мужа топором…
— Ну хватит, хватит!
19, 21, 26 марта. Радио: дело Александра Гинзбурга, демократизация в Чехословакии, забастовки в Польше.
Необходимо начать составление книги «Колыма», объединяющей прозу, поэзию, воспоминания, документы, фотографии о лагерях. Род «Белой книги»! Ведь мы живем на золоте памяти, которое через десяток лет может исчезнуть.
1 апреля. Обсуждение сборника «Колыма» с Вилей Свечинским. Пути, возможности. Три круга наших поисков. Сейчас в КГБ уничтожаются многие документы того времени.
5 апреля. Прогулка вдоль Магаданки. Неореализм. Пустыри, свалки, серые пятиэтажки шеренгой, как дружинники, теснят деревянные, разнокалиберные, раскиданные халупы прямо в реку.
22 апреля. Писательский семинар. Атмосфера довольно накаленная, необычайный приток ответственных товарищей.
Доклад Нефедова [Петр Нефедов (1918—2004) — поэт, в 1960-е глава Магаданской областной организации Союза писателей] (последнее его явление, уходит со своего поста).
Среди книг, которые должны выйти в этом году, моей он не назвал. «Шенталинскому предстоит большая и нелегкая работа, прежде чем его рукопись увидит свет…».
Обрушился на Мифту — слишком много пьют его герои.
Пчелкин среди поэтов работает лучше всех и больше всего добился. Кандидаты в члены Союза — Пчелкин, Адамов, Мифтахутдинов, Кохановский…
«Мы переживаем сейчас неспокойное время — время идеологических боев». «По счастливой случайности мы собрались в день рождения Ленина». «Ряд писателей написали очерки по заданию руководящих органов, это хорошо…»
Одним словом, махровый доклад!
1—4 мая. В КГБ — новое техническое вооружение, увеличение средств и штата. В Билибинском районном управлении вместо двух человек будет девять и взвод солдат в придачу.
Вот тебе и движение на сближение!
9, 11, 17 мая. Время масс — как никогда нужна личность.
Время материального — как никогда нужен дух.
— Ты любишь демонстрации, — обвиняет меня Мифта.
— У тебя рабская психология, — обвиняю его я.
Потом, чтоб не поссориться, мы обнимаем друг друга и облегченно вздыхаем.
26, 30, 31 мая. Соцсистема развалилась, это уже факт, и ЦРУ здесь ни при чем. Это произошло изнутри. Внешний облик советских людей — они устали.
Студенческие волнения во Франции.
Сознание отстает от событий, а события развиваются по неизвестным законам. Кто знает, что будет?
21, 23 августа. Начало оккупации Чехословакии (хроника — на отдельных листах).
Чехословакия — позор наш! Идут митинги, но настроение упавшее, унылое, по радио — легкая музыка, детям о взрослых, взрослым о детях, футбол, снова легкая музыка. На свете не происходит ничего серьезного, все отлично, ребята!
А надо бы музыку классическую, героическую!
Что можно констатировать — соцсистема развалилась!
Потрясающие мужество и организованность (я бы сказал, европейские!), проявленные чехами.
Для меня впервые политика заняла такое важное место в жизни. События в Чехословакии стали большим событием личной биографии.
Что они творят! Это последняя, самая позорная стадия нашей власти. Могу поздравить своих соотечественников с фашизмом, для этого у нас сейчас есть всё. Маска сброшена.
Снова близко, ближе и ближе к сердцу, риск мировой войны. Проклятие! А рядом спят Т<аня> и Ёжик, стопкой лежат стихи. А что я могу сделать?
Проклятый, безумный, подлый мир! Мир, который может убить тебя в любую минуту. Атомная, последняя для истории человечества война становится все более неминуемой, речь только о времени.
Боже, хотя бы там, где я человек, среди моих любимых, быть это время, не разлучаться с тем миром, где я еще что-то значу и означаю.
Реактивные самолеты за окнами, один за другим, звуковыми волнами: то нахлынет, то отступит. Разлетались вороны!
Завтра надо ожидать в Москве, скорей всего, на Красной площади, каких-нибудь выступлений. Может, пойти с плакатом «Свободу Чехословакии!»? Что делать?
4, 5 сентября. Обычный птичий перелет Москва—Магадан.
Раннее утро, холод, морось. Мы снова на дне аквариума. Полутемные от грязи и туч улицы. Страшное состояние избитости, накатанности, бывшести всего этого. Боже, дай силы не подчиниться прошлому, этой жизни назад.
Прежние лица, плакаты, дома, повороты, положения. Все это было, было, было. Нет близких в этом городе, все уехали, остались одни чужие. Город без друзей. Ловлю себя на мысли, что после почти полугодовой разлуки никого и ничего не хочется видеть. Отталкиваюсь от настоящего, как от прошлого.
Впереди — последний магаданский год, быть может, самый трудный и одинокий.
17, 19, 24, 26 сентября. Введена цензура на устные выступления в общегородском масштабе. Официально утвержден список лиц, которым разрешается читать стихи публично.
Ужасный вечер поэтов во Дворце профсоюзов. Записка из зала: «А когда же будет поэзия?»
Говорят о проверке штатных журналистских кадров, о вербовке среди них в стукачи. Кого-то из «Магаданской правды» вызывали и предупредили о хранении «крамольных» рукописей. Бдят.
4 октября. Судьба начальников Дальстроя.
Берзин— расстрелян.
Павлов, 1939 год, самый страшный на Колыме. Это у него замполитом был печально знаменитый Гаранин.
Гаранина посадили, он бежал с «бычком» и погиб в тайге. Павлов покончил с собой.
Никишов, лауреат Сталинской премии, Герой Соцтруда. Приземистый, с советскими усиками. Нашел себе в одном из лагерей женщину, привез в Магадан, а семью отправил в Москву. И стала эта женщина — Гридасова— заправлять всеми женскими лагерями Колымы и Никишовым тоже.
На концерте Козинав театре, когда его вызывали на бис, пьяный Никишов, свесившись из ложи, крикнул:
— Кому хлопаете? Педерасту хлопаете!
Магаданский мир — я вошел в него, покружился и снова ухожу по собственной орбите. В чем ограничивают себя мои магаданские литературные друзья — в духовном поиске. Только эмоциональная и служебная сферы жизни.
20 ноября. Якова Высоцкого [Яков Высоцкий (1920—1986) — художник и известный боксер] пригласили к школьникам.
— Расскажите нам о войне.
— Зачем? Мне даже вспоминать об этом не хочется. Это страшно, это ужасно, понимаете? Я убивал людей. Никому из вас не пожелаю этого.
22 ноября. Наш спор с Мифтой и Михой [сын Михаила Давидовича Эдидовича (1941—2008), поэта и журналиста].
Позиция Михи конъюнктурная, трусливая, капитулянтская: зачем высовываться из шеренги, когда тебе могут снести голову?
Зачем не вступать в партию, когда рано или поздно ты все равно должен будешь это сделать, если хочешь остаться в журналистике? Кроме того, будучи журналистом сейчас, ты все равно практически делаешь то же, что и член партии.
Я на это:
— Есть прожиточный минимум, и есть роскошь…
Мифта противоречив: сердцем — за, а головой — против.
29 ноября. Работа над передачей. Загробная тема — «День Конституции». И ничего-то не получается!
Пошел в архив, листаю «Советскую Колыму», потом усвитловскую газету… Вохровцы организуют соцсоревнование, перевыполняют план. Десятки населенных пунктов, где есть лагеря. Уже по этой газете можно составить представление о масштабе репрессий.
11 декабря. Я объявлен фрейдистом и отстранен от работы над телепередачей. Очередная махровая глупость. Целый день ругаюсь, взываю к разуму. Бесполезно.
Атмосфера, в которой самая гнусная провокация находит поддержку. Надо как можно скорее сматываться. Завтра они за это расстреляют. Они наготове. Им только свистни.
12 декабря. В КГБ. Первое впечатление: незыблемость, вечность. Здесь не меняются даже мебель и телефоны. <19>40-е, <19>50-е, <19>60-е…
Рядом с официальной, парадной дверью — глухая камера, приемная, сразу и не заметишь. Три глухих стены и дверь — прямо с улицы. Почему — «приемная»? Узкое окошечко, похожее на бойницу, голая лампочка, столик, залитый чернилами, черный, как ворона, телефон на стене.
Долго жду — не убраться ли, пока не поздно?
Дежурный офицер у входа передает меня из рук в руки невзрачному чиновнику, провинциалу. Тот ведет в кабинет — огромный для него, с двойными дверями.
Объясняю: собираюсь плыть в загранку на научно-исследовательском судне, из Владивостока, требуются документы с места проживания и работы.
Какие именно документы надо оформить? Кивает, не дослушав, словно все знает заранее. Советует, как действовать: «Прежде всего возьмите характеристику с места работы. Звоните, если будут затруднения». Провожает до самых выходных дверей.
Снег, улица, воздух… Вздыхаю с облегчением.
Очень мы одиноки здесь, очень — как никогда! Каркают вороны.
14 декабря. Мифта, Эдидович, Пчелкин — встреча в ресторане и далее — у них дома.
Их отталкивание от меня, почти враждебность. Я для них — пробный камень, камень преткновения, но ведь я не камень, мне больно… Их жизнь, их быт, о которые я разбиваюсь.
Эдидович, его вступление в партию. Та же грубость, то же хамство (как в свое время на Колыме: Адамов — Пчелкин) — отнюдь не поэтические. Сейчас добивается от комсомола значка, который якобы поможет ему избавиться от партии.
Начал делиться с ним, а он обдал холодом. И сразу — обрыв… Ему неинтересно мое, мне — его. Не удержался съязвить по поводу «Голоса Америки».
Пчелкин. Неприятное, кокетливое, фатовское его состояние. Только мы начали с Мифтой о народной музыке:
— О, только не надо этого… — И снова обрыв, такой же обрыв в отношениях, как с Эдидовичем.
А Мифт — пьян. Кроме того, ему не хочется со мной говорить, слишком хлопотливо.
— Витька, я что-то надорвался…
Вновь — это подошло к самому горлу — разлад с миром. В чем дело? Кто здесь виноват? Не я и не они, а законы, рабами которых мы являемся
Имею ли я право так отделяться от людей, так обвинять их?
Вопрос другой: могу ли иначе?
Так давно их не видел, и вот — лучше бы не приходил! Что же случилось, почему они отодвинулись так далеко, что и руки не пожать?
На то две причины: атмосфера в стране, превращающая нас во врагов, и внутренняя атмосфера каждого из нас, все бо`льшая с годами определенность выбора и внутреннего облика.
Они не выносят человечности. Человечность рано или поздно от них пострадает.
Сегодня я потерял еще одного друга, которого все последнее время старался удержать в душе и все же потерял. Теперь он — чужой.
Мифта остается, он все же пробовал пробить брешь, отделяющую меня от них. Он — единственный среди них.
И он и Пчелкин помешаны на Кубе, считают это политической мудростью:
— Если у нас не будет Кубы, у нас не будет ничего! Она должна влить в нас новые силы.
Слепцы!
Быть человеком! Быть поэтом! Во что бы то ни стало. Это то, ради чего я живу.
Одиночество даже среди друзей. Жить, сжимая зубы, — такова неотвратимость судьбы.
Я признаю только одну организацию — союз добрых людей против злых.
И я прав в разладе с друзьями! Прав правотой Блока, Пастернака и Ахматовой.
23 декабря. Из доклада Ивана Васильевича Гущина, председателя Магаданского комитета по радио и телевидению:
«…Горовец пел песенку: „Люди, не враждуйте между собой, не воюйте!“ Будем! Враждовали и будем враждовать с нашими врагами — капиталистами. И никаких общечеловеческих идеек! Никакого пацифизма! Есть „мы“ и „они“. Только классовая позиция!»
«Джаз слишком разошелся. Он иногда протаскивает за непонятными иностранными словами враждебные нам теории».
«Художественные передачи должны стать политическими, а политические — художественными».
«О молодежи — лучше не обобщать, говорить о конкретном, о частном…»
Я пришел к нему за характеристикой для плавания на корабле, без нее не берут…
Мнется, молчит, не знает, как решить. Вдруг прорывает:
— Вы там заблудитесь между колонн и башен!
И еще:
— Поплавали бы сначала в наших водах…
И еще:
— Проще надо писать для людей!
Наконец:
— Пусть пишут характеристику. Но я еще подумаю, позвоню кое-куда…
Усталость, болезнь. Надежда — на январь. Мне предстоит заново открыть мир.
31 декабря. Я получил новогодний подарок: отказано в характеристике для плавания. Гущин, даже не прочитав ее, заявил:
— Я это не подпишу. Добивайтесь сами. Пусть та организация, в которую вы устраиваетесь, запросит характеристику сама. И я напишу, чего вы стоите.
— Я не могу сказать, что вы — несоветский человек. Откровенности? Вы ведь не глупы и должны понимать, что на эту тему с вами откровенно никто говорить не будет. И всё! Кончен разговор. Ничего у вас не получится!
Рубин, заместитель Гущина, тоже весь красный (они все красные — от стыда, а я — белый, от волнения), мямлит:
— Вы же знаете, какая сейчас обстановка в мире?
— Какая?
— Израиль напал на Объединенную Арабскую Республику…
— Но Борис Моисеевич, я-то тут при чем?..
Встречаем Новый год у Косенковых. За окнами ураган. Очень тревожно на душе и странное удовлетворение — может быть, от ясности происходящего.
Друзья, подписывайтесь на "Весьма", чтобы быть в курсе событий! (чтобы добавиться, нажмите на нужную ссылку)
Телеграм - https://t.me/vesma
Группа "WhatsApp - https://chat.whatsapp.com
Вконтакте: https://vk.com/vesma.today
Viber: https://invite.viber.com
18+
Нашли ошибку? Выделите её и нажмите Ctrl + Enter